Но сначала - краткий экскурс в историю вопроса:
читать дальше
Томас Рифмач - Томас Лермонт из Эрсильдуна (ныне Эрлстоун), города в графстве Бервикшир, на юго-востоке Шотландии; поэт-прорицатель, живший во второй половине XIII века. Двести лет назад местные жители еще указывали на разрушенную башню, которую считали жилищем и резиденцией Томаса Рифмача. К югу от башни протекает река Твид, одна из самых главных рек Шотландии. Ни противоположном ее берегу - Мелрозское аббатство, где, по преданию, похоронен Микаэль Скотт, а дальше к югу - знаменитые Эйлдонские Холмы, под которыми покоится король Артур со своими рыцарями.
Томас прославился при короле Александре III, современником которого он был и смерть которого предсказал накануне, когда ее ничто не предвещало. Свои пророчества он выражал в кратких и емких стихах, в которых говорилось не только о наступающих, но и о весьма отдаленных событиях. Известно также, что он был автором одной из версий “Тристана и Изольды” (опубликована В. Скоттом в 1804 г. с рукописи конца XIII - начала XIV в.).
Традиция, которая сложилась, вероятно, уже при жизни Томаса, гласила, что он был в юности увлечен Королевой фэйри в Чудесную Страну, где и приобрел пророческое Знание, сделавшее его столь знаменитым. Королева эльфов узнала о его славе и захотела сама послушать его песни. “Он встретил королеву Эльфландии и последовал за ней, плененный ее волшебным поцелуем”
(с)Томас прославился при короле Александре III, современником которого он был и смерть которого предсказал накануне, когда ее ничто не предвещало. Свои пророчества он выражал в кратких и емких стихах, в которых говорилось не только о наступающих, но и о весьма отдаленных событиях. Известно также, что он был автором одной из версий “Тристана и Изольды” (опубликована В. Скоттом в 1804 г. с рукописи конца XIII - начала XIV в.).
Традиция, которая сложилась, вероятно, уже при жизни Томаса, гласила, что он был в юности увлечен Королевой фэйри в Чудесную Страну, где и приобрел пророческое Знание, сделавшее его столь знаменитым. Королева эльфов узнала о его славе и захотела сама послушать его песни. “Он встретил королеву Эльфландии и последовал за ней, плененный ее волшебным поцелуем”
За основу мной была взята замечательная (эх) книга Эллен Кашнер "Томас Рифмач".
100 % стилизация, написано за один день, без претензий.
Первые две главы - это, по сути, приквел. То, что случилось задолго до вышеупомянутой судьбоносной встречи. Дальше - ближе к тексту. Относительно.
читать дальшеThomas the Rhymer…Томас Рифмач…Томас Лермонт…Эрсильдонский провидец…
Любой поэт, или, точнее, любой бард, вправе рассказать свою историю так,
как он ее видит.
И если оный бард при этом что-то добавит/опустит/приврет – то это его святое право.
Право читателя/слушателя – вынести из этой истории то, что он считает нужным.
А уж если оный слушатель решится историю пересказать…
Тут уж ему никакой закон не писан и лира в руки.
Пролог
Почему я ухожу? Ведь Мэг и Гэвин были ко мне добры. А Элсбет…Элсбет, думаю, отдала бы за меня жизнь. Но ее жизнь мне была не нужна, а то, что хотел, я уже взял.
Женщины не задерживались в моей душе дольше, чем на одну-две песни. У Элсбет их было целых семь. Семь песен и два года: она ждала, я приходил и пел ей. Бродячий бард и деревенская девчонка. Я сидел вместе с другими менестрелями у дальней стены в замке какого-нибудь барона, она загоняла в хлев овец и вязала у очага. Потом были очередная встреча, новая лента или колечко и несколько ночей. Мэй и Гэвин ворчали, но давно не пытались нас вразумить, должно быть, надеялись, что мы все же поженимся.
Я бы даже мог содержать семью: постепенно мое имя становилось все известнее, а подарки знати - все щедрее.
Но позволить себе утонуть в этом существовании я не мог.
Потому что вот уже три месяца прошло, как я не сочинил ни единой строки. И даже старые теперь звучали иначе. Песни уходили от меня. И я, наконец, понял, почему.
1.
Когда я почувствовал, что гожусь на что-то большее, чем быть подмастерьем или пастухом? Лет в четырнадцать, наверное...Нет, не «наверное» – в четырнадцать лет и шесть месяцев. Не нужно врать хотя бы себе. В конце концов, я ведь не собираюсь об этом петь. И разве я смогу забыть, как начал свой путь к тому, чтобы стать самым известным бардом Шотландии? - Никогда.
Май. Мир вокруг зеленый до одури, все остальные цвета растворяются в оттенке молодых листьев. Я в очередной раз сбежал из дому и теперь бесцельно бреду вдоль реки, раздумывая, куда бы податься. Через пару дней брат меня найдет, притащит домой и выпорет. Ну что ж, не привыкать.
А пока я пытаюсь бросать камешки в воду так быстро, чтобы получался ритм. Мелодия реки. Есть еще ветер и шорох песка под ногами….Настоящей арфы мне не видать, как своих ушей, поэтому приходится обходиться тем, что под рукой. А ведь звал же меня с собой тот слепой музыкант на ярмарке. Может, попытаться его найти? Научился бы играть, а там, глядишь, стал бы зарабатывать этим на хлеб…
И тут мир вокруг замолкает. Не слышно бульканья от падения камешков, голоса зяблика в ближайших зарослях, не слышно моих собственных шагов. Не люблю тишины. Я ее бо…Что…
Только что около замшелого дуба в излучине никого не было. Или это темно-зеленая ткань плаща сделала высокую фигуру почти невидимой?
Я как раз решаю, в какую сторону бежать, когда человек у дерева делает шаг вперед. Очень широкий шаг – его рука уже лежит на моем плече. А я таращусь на него, одновременно спрашивая себя, не поторопился ли, назвав его человеком.
У людей не бывает таких тонких лиц. Таких гладких, длинных, ослепительно черных волос. И красных бровей у них тоже не бывает. Но на бровях мой взгляд задерживается всего на секунду.
Потому что губы еще ярче. И они улыбаются. И вскоре мне уже нет дела до того, кто он – принц, лорд, или один из Дивного Народа.
- Как тебя зовут?
Ни одно из старинных поверий о том, почему нельзя сразу говорить незнакомцу свое имя, не всплывает у меня в голове. И ветка рябины в кармане, обмотанная красной ниткой, тоже не помогает.
- Томас.
Улыбка становится шире. Он чем-то очень доволен.
- Томас…Так о чем ты только что мечтал, Томас?
Я испуганно смотрю ему в глаза. Он слегка наклоняет голову набок. Ему весело.
- Нет, я не читал твоих мыслей, Томас. Ты перебирал пальцами, как будто играешь на арфе. Ты ведь хочешь арфу, правда, Томас?
Он так часто повторяет мое имя, что это звучит почти усыпляющее. Я киваю:
- Да…Очень хочу.
Незнакомец обнимает меня, проводит рукой по моим отросшим волосам и мягко разворачивает спиной к себе:
- Ты получишь ее, Томас. Но сначала я хочу услышать, как ты поёшь.
Я не раз спрашивал себя потом, что заставило меня подчиниться, не начать вырываться и кричать, даже когда я, наконец, понял, что происходит. Может быть, то, как он без конца шептал мое имя – как заклинание и, одновременно, с каким-то надрывом. Или его прикосновения – именно там, где мне больше этого всего хотелось. Или его невероятная, невозможная красота – когда он снял и отшвырнул в сторону свою черную бархатную одежду.
Ответа я так и нашел. Зато запомнил на всю жизнь, что именно с этого дня я стал тем, кто я есть – Томасом Рифмачом. Поэтом милостью…обычно говорят «Божьей», но в такое объяснение я не очень-то верю.
Не знаю, кто такие на самом деле эльфы, но они - не боги.
2.
Забираясь на очередной холм, я поскользнулся и чуть не упал прямо на арфу. Но все обошлось. Хотя, возможно, не стоило пугаться. Возможно, ее время вышло.
Он ведь сказал тогда, собираясь оставить меня под деревом, завернутого в его плащ и с новым инструментом в руках:
- Береги ее, Томас. Какое-то время она тебе верно прослужит.
И тогда я пробормотал, впервые с момента нашей встречи разлепив запекшиеся губы:
- А…а потом?
Он наклонился и коснулся моих замерших на деке пальцев.
- А потом ее время выйдет. Поверь мне, ты поймешь, когда это случится. И придешь ко мне за новой. Придешь ведь, правда, Томас?
Тут мне все же удалось ухватить один из обрывков носившихся в голове несвязных мыслей и спросить:
- Но я ведь не знаю, где тебя искать. Я даже твоего имени не знаю.
Он нахмурился. Не могу сказать, чего я боялся в тот момент больше – что он снова меня обнимет и… или что развернется и уйдет, ни сказав больше ни слова. Он не ушел.
А после всего прошептал, поглаживая мои подрагивающие плечи:
- Что ты сейчас чувствовал, Томас?
Видит Бог, я был не в состоянии дать точный ответ, поэтому просто прошептал:
- Мне…мне было жарко.
- А где обычно бывает жарко, Томас?
Сейчас я ответил бы «в аду». Но тогда я еще был ребенком.
- На солнце. У очага.
Он рассмеялся.
- А что в очаге, Томас?
Помню, я хотел сказать «огонь», но слово вдруг показалось мне неподходящим:
- Пламень.
- Молодец, Томас. Так можешь меня и звать.
Ободренный лаской в его голосе, я протянул руку, чтобы дотронуться до его брови. Руку он мгновенно перехватил и завернул мне за спину. От ласки не осталось и следа:
- Есть вещи, которых делать нельзя. Впрочем, это ты тоже поймешь.
Последнее, что я услышал от него, когда он махнул мне рукой, исчезая в зарослях, было:
- До свидания, Томас! Удачных песен! И берегись дам в зеленых шелках.
3.
Да, Эйлдонские холмы в эту пору года – не лучшее место для прогулок. Мокрая пожухшая трава, полуголый кустарник. Смотреть не на что. Но… «не все холмы в этой стране насыпаны рудокопами», так, кажется, сказал тот странный человек неделю назад на пиру у графа Марча.
Это был последний пир, на котором я играл. Да какое там «играл», даже одну балладу до конца не допел. И дело не в порванной струне – я перестал чувствовать арфу. Перестал слышать свой голос. Перестал им управлять. Это было так страшно, что я поначалу не поверил в случившееся. А потом…как я не разрыдался у всех на глазах, не знаю.
И слова графской дочери «О, ты поёшь лучше всех, Томас» звучали для меня в ту ночь хуже самого изысканного издевательства.
Неделю я провел в хижине Мэг и Гэвина, пытаясь выбросить из головы любые ассоциации со словом «холм». Я спал с Элсбет, когда ей удавалось выкроить вечер, помогал Гэвину управляться с отарой, а Мэг – сматывать шерсть, но с каждым днем жить без внутреннего ощущения музыки становилось все тяжелее. Что-то во мне погасло, я постепенно замерзал. И в итоге не выдержал.
Сегодня утром я ушел раньше, чем они проснулись. Не хотелось добавлять к своим проблемам еще и боль прощания.
Раньше я не боялся прощаться. Но тогда я знал, что всегда смогу найти дорогу назад.
Я попытался припомнить все способы попасть в Эльфийскую страну: как дурак, трижды обошел самый высокий холм против солнца, потом, предварительно оглянувшись, постучал в него, потом, не выдержав, стал кричать:
- Пламень! Ну где же ты?! Ты обещал! Верни мне мои песни!
Я произнес это имя впервые за восемь лет. Сначала оно обожгло мне язык. Но потом я так сорвал горло, выкрикивая по его адресу все известные мне проклятия, что стало уже не до этого. Под конец я сполз на землю, прижался к ней и одними губами произнес:
- Верни мне мои песни. Вернись за мной…Я сделаю все…
Думал ли я, чего именно я сейчас прошу? Что именно обещаю? Пожалуй, в тот момент мне было слишком плохо, чтобы я вообще мог думать. Это меня и подвело.
Возможно, она возникла ниоткуда, и в гриве ее белоснежной лошади действительно позвякивали колокольчики. Возможно, ее волосы переливались на солнце всеми оттенками золота. Возможно, ее лицо было прекраснее всех женских лиц, виденных мной в жизни, будь то королевы или святые на иконах.
Да, я бы действительно описал ее подобным образом, если бы хотел сочинить о ней песню. Но сейчас это не имело для меня никакого значения. Разве что при виде ее мерцающего зеленого одеяния в моей голове всплыли Его прощальные слова: «…берегись дам в зеленых шелках…»
Тогда я им не внял, и до сих пор не знаю, стоит ли об этом жалеть.
За эти годы я научился правильно понимать женщин. И в ответ на просьбу «спой мне, Томас Рифмач» я всегда делал то, чего от меня ждали. Если сам хотел того же, конечно.
Ее я захотел. У нее были невероятно яркие губы. Яркие, как…Всех моих красочных метафор не хватило бы, чтобы подобрать подходящее сравнение – зато хватило всего одного воспоминания. Она что-то там говорила о договоре и обязательствах, называла себя моей повелительницей, но к таким штучкам мне было не привыкать - слишком много знатных дам говорили мне то же самое.
Просто ее губы и что-то смутно знакомое, мелькавшее порой в чертах ее лица, заставили меня испытать настоящий голод – голод, который можно утолить лишь на время, и который от этого становится только сильнее. Раньше я не знал, что такое бывает.
И я стащил ее с седла. И был в этот миг счастлив.
Тем ужаснее было потом осознавать, что меня только что нагло обманули. Как во сне: ты видишь что-то желанное, протягиваешь к нему руку, хватаешь, еще успеваешь этому обрадоваться – а в следующее мгновение просыпаешься с зажатой в кулаке пустотой. Полученные ощущения ничем не напоминали то, что я успел нарисовать в своем воображении.
Обычно. Вот как все было. Обычно. Так было с Лиззи – служанкой в харчевне «Серебряный петух», с веселой Меган, с Джейн – горничной леди Лилиас Драммонд. Так было с самой Лилиас. Не лучше и не хуже.
Я лежал на спине, трава колола мне плечи, а дама тем временем поправляла свои "шелка". Удостоверившись, что все снова идеально, она требовательно позвала:
- Томас! Вставай, нам пора в путь!
Я лениво повернул голову в ее сторону:
- Пора? Я не собирался никуда ехать.
Ее глаза блеснули и поменяли цвет. Точно, сначала они были голубыми, а теперь потемнели. Красиво, нужно запомнить.
- Ты сам этого захотел. Я назвала тебе цену, и ты согласился. Теперь ты мой на семь лет.
Что? Ну, ладно, еще пару раз я вполне выдержу, но семь лет однообразия? Я и от Элсбет скоро сбежал бы, а она мне нравилась куда больше, чем эта высокомерная дамочка.
Королева Эльфов, надо же.
Постепенно до меня стало доходить, что я получил-таки ответ на свои мольбы. В Эльфийской Стране обо мне все же вспомнили.
Тут я обнаружил, что стою полностью одетый и придерживаю королеве стремя. Значит, она не соврала, мне придется пойти с ней даже против воли. Впрочем, если нет другого способа попасть в ее владения – почему бы и нет? Я не умею ничего, кроме как играть и петь, а учиться ходить за плугом уже поздновато. Я получу свой дар обратно. Во что бы то ни стало.